…Ты стоишь на почти пустом эскалаторе "Менделеевской". Синие джинсы, лёгкие кеды российского производства, клетчатая чёрно-сине-белая рубашка. На плече - строгий чёрный рюкзак без какой-либо символики. Длинные, до плеч, чёрные волосы перехвачены чёрной же атласной лентой. Типичный бунтарь-интеллектуал, московский вариант, версия-200… года. В ушах - наушники-капельки, и звучит в них, как тебе по роли и положено, Гребенщиков. Впрочем, ты и так его любишь…
И когда его день кончился молча и странно,
И кони его впервые остались легки,
То пламя свечей ее, кольца ключей ее,
Нежный, как ночь, мрамор плечей ее
Молча легли в камень его руки…
Эскалатор кончается, ты проходишь сквозь турникеты на выходе - цепь затаившихся стражей, буравящих тебя злобными глазками фотоэлементов, - выходишь в разветвляющийся прямо возле дверей станции подземный переход, закуриваешь купленную наугад дешёвую сигарету… и видишь, что ноги сами несут тебя в сторону памятника Ерофееву, возле которого ты в 2002-м вдребезги рассорился с Леной - и понял, что любишь Марину.
По кривым переулкам, через трамвайные рельсы, уворачиваясь от нависающих над тротуаром веток, мимо стальных прутьев, ограждающих какой-то ВУЗ - к скверу с памятником. Странное, иррациональное желание именно сегодня увидеть это место - не самое любимое в Москве, не самое красивое, уж точно не самое приятное… Ты идёшь по мостовой, между чахлыми (хоть и молодыми) берёзами, прихлёбываешь купленное по пути пиво - и вспоминаешь тот октябрьский вечер…
…Резкие, быстрые шаги; застывшее лицо, исписанная цитатами из "ГрОб" джинсовка, пустота на месте брошенных Лене в лицо фенек… Ты прекрасно помнил, что до ближайшего канала не больше десяти минут, ты видел каждый поворот дороги, - но за спиной раздались шаги, ты раздражённо обернулся: "Даже сдохнуть не дают!" - и остановился, когда Марина поймала взгляд твоих полубезумных глаз и спросила: "Можно… С тобой?" Потом вы расстались, потеряли друг друга из виду, но ты часто вспоминал этот холодный вечер, когда в "Норд-Осте" спятившие фанатики стреляли в женщин… а вы об этом не знали - и были кощунственно, невозможно счастливы…
…Скамейки вокруг памятника, на них - троица студентов, молодые мамы с детишками… и - на самом краю, почти спрятавшись под зеленью свисающих веток, - невысокая пухленькая девушка, тёмно-русые волосы обрезаны на уровне плеч (как при вашей последней встрече!), свободная футболка с портретом Моррисона… Ты медленно опускаешь руку к поясу, выключаешь плэйер, поднимаешь руки, избавляешься от наушников; идёшь к скамейке, словно сквозь воду, пробиваясь через эти годы молчания…
- Здравствуй, - тихий голос, такой же нежный, как тогда. - Ты пришёл, милый…
- Да… - твой голос срывается в хриплый шёпот. - Радость моя…
- Я читала твои книги, - Марина улыбается. - Ты стал сильным, мой дикий мальчик… Сильным и успешным.
- В гробу я этот успех видел! Я всё это время… пытался искать тебя.
- Зачем? Ты ведь уже не тот мальчишка-битник…
Ты даёшь Марине один из наушников, включаешь плэйер - и голос Гребенщикова бьёт током по нервам:
И когда я решил, что остался один,
Мой джокер средь их козырей,
Она сказала: "Возьми с собой
Ключи от моих дверей."
Её рука - в твоей. Один плэйер на двоих. Вы уходите к метро.
Алекс Воронцов